Неточные совпадения
«Давно мы не
работали,
Давайте — покосим!»
Семь баб им косы отдали.
Проснулась, разгорелася
Привычка позабытая
К труду! Как зубы с голоду,
Работает у каждого
Проворная
рука.
Валят траву высокую,
Под песню, незнакомую
Вахлацкой стороне;
Под песню, что навеяна
Метелями и вьюгами
Родимых деревень:
Заплатова, Дырявина,
Разутова, Знобишина,
Горелова, Неелова —
Неурожайка тож…
— Не могу, — отвечал Левин. — Ты постарайся, войди в в меня, стань на точку зрения деревенского жителя. Мы в деревне стараемся привести свои
руки в такое положение, чтоб удобно было ими
работать; для этого обстригаем ногти, засучиваем иногда рукава. А тут люди нарочно отпускают ногти, насколько они могут держаться, и прицепляют в виде запонок блюдечки, чтоб уж ничего нельзя было делать
руками.
А уж там в стороне четыре пары откалывали мазурку; каблуки ломали пол, и армейский штабс-капитан
работал и душою и телом, и
руками и ногами, отвертывая такие па, какие и во сне никому не случалось отвертывать.
Когда приходил к нему мужик и, почесавши
рукою затылок, говорил: «Барин, позволь отлучиться на работу, пóдать
заработать», — «Ступай», — говорил он, куря трубку, и ему даже в голову не приходило, что мужик шел пьянствовать.
Пятнадцать копеек в день, сударь, не
заработает, если честна и не имеет особых талантов, да и то
рук не покладая
работавши!
Переведя дух и прижав
рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней
работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем не было, но… над ними еще два этажа».
Кулигин. Как же, сударь! Ведь англичане миллион дают; я бы все деньги для общества и употребил, для поддержки. Работу надо дать мещанству-то. А то
руки есть, а
работать нечего.
Она почти не могла
работать;
руки у ней так и скользили на колени.
— Да они не кланяются, — они сидят, как совы днем, — пробормотал Диомидов, растрепанный, чумазый, с
руками, позолоченными бронзовым порошком; он только утром кончил
работать по украшению Кремля.
Петроград встретил оттепелью, туманом, все на земле было окутано мокрой кисеей, она затрудняла дыхание, гасила мысли, вызывала ощущение бессилия. Дома ждала неприятность: Агафья, сложив, как всегда,
руки на груди, заявила, что уходит
работать в госпиталь сиделкой.
— В нашей воле отойти ото зла и творить благо. Среди хаотических мыслей Льва Толстого есть одна христиански правильная: отрекись от себя и от темных дел мира сего! Возьми в
руки плуг и, не озираясь, иди,
работай на борозде, отведенной тебе судьбою. Наш хлебопашец, кормилец наш, покорно следует…
В коляске, запряженной парой черных зверей, ноги которых
работали, точно рычаги фантастической машины, проехала Алина Телепнева, рядом с нею — Лютов, а напротив них, под спиною кучера, размахивал
рукою толстый человек, похожий на пожарного.
— Народ здесь, я вам скажу, черт его знает какой, — объяснял Трифонов, счастливо улыбаясь, крутя в
руке рупор. — Бритолобые азиаты
работать не умеют, наши — не хотят. Эй, казак! Трифонов я, — не узнал?
Самгин пошел мыться. Но, проходя мимо комнаты, где
работал Кумов, — комната была рядом с ванной, — он, повинуясь толчку изнутри, тихо приотворил дверь. Кумов стоял спиной к двери, опустив
руки вдоль тела, склонив голову к плечу и напоминая фигуру повешенного. На скрип двери он обернулся, улыбаясь, как всегда, глуповатой и покорной улыбкой, расширившей стиснутое лицо его.
Зарево над Москвой освещало золотые главы церквей, они поблескивали, точно шлемы равнодушных солдат пожарной команды. Дома похожи на комья земли, распаханной огромнейшим плугом, который, прорезав в земле глубокие борозды, обнаружил в ней золото огня. Самгин ощущал, что и в нем прямолинейно
работает честный плуг, вспахивая темные недоумения и тревоги. Человек с палкой в
руке, толкнув его, крикнул...
Козлов, показав ему «Строельную книгу», искусно рассказал, как присланный царем Борисом Годуновым боярский сын Жадов с ратниками и холопами основал порубежный городок, чтобы беречь Москву от набегов кочевников, как ратники и холопы дрались с мордвой, полонили ее, заставляли
работать, как разбегались холопы из-под
руки жестоковыйного Жадова и как сам он буйствовал, подстрекаемый степной тоской.
— «Война тянется, мы все пятимся и к чему придем — это непонятно. Однако поговаривают, что солдаты сами должны кончить войну. В пленных есть такие, что говорят по-русски. Один фабричный
работал в Питере четыре года, он прямо доказывал, что другого средства кончить войну не имеется, ежели эту кончат, все едино другую начнут. Воевать выгодно, военным чины идут, штатские деньги наживают. И надо все власти обезоружить, чтобы утверждать жизнь всем народом согласно и своею собственной
рукой».
«…Рабочие опустили
руки, и — жизнь остановилась. Да, силой, двигающей жизнью, является сила рабочих… В Петербурге часть студентов и еще какие-то люди
работают на почте, заменяя бастующих…»
Через день в кабинете Прозорова, где принимал клиентов и
работал Самгин, Елена, полулежа с папиросой в
руке на кожаном диване, рассказывала ему...
— В этом же углу лежат и замыслы твои «служить, пока станет сил, потому что России нужны
руки и головы для разработывания неистощимых источников (твои слова);
работать, чтоб слаще отдыхать, а отдыхать — значит жить другой, артистической, изящной стороной жизни, жизни художников, поэтов».
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как
рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без глаз или без челюсти — а все же боль проходила, и мужик или баба
работали опять.
Англичане, по примеру других своих колоний, освободили черных от рабства, несмотря на то что это повело за собой вражду голландских фермеров и что земледелие много пострадало тогда, и страдает еще до сих пор, от уменьшения
рук. До 30 000 черных невольников обработывали землю, но сделать их добровольными земледельцами не удалось: они
работают только для удовлетворения крайних своих потребностей и затем уже ничего не делают.
Вот я думал бежать от русской зимы и прожить два лета, а приходится, кажется, испытать четыре осени: русскую, которую уже пережил, английскую переживаю, в тропики придем в тамошнюю осень. А бестолочь какая: празднуешь два Рождества, русское и английское, два Новые года, два Крещенья. В английское Рождество была крайняя нужда в работе — своих
рук недоставало: англичане и слышать не хотят о работе в праздник. В наше Рождество англичане пришли, да совестно было заставлять
работать своих.
На юге вообще
работать не охотники; но уж так лениться, что нигде ни признака труда, — это из
рук вон.
С лодок набралось много простых японцев, гребцов и слуг; они с удивлением, разинув рты, смотрели, как двое, рулевой, с русыми, загнутыми кверху усами и строгим, неулыбающимся лицом, и другой, с черными бакенбардами, пожилой боцман, с гремушками в
руках, плясали долго и неистово, как будто
работали трудную работу.
— Где нынче нанять? Господишки, какие были, размотали свою. Купцы всю к
рукам прибрали. У них не укупишь, — сами
работают. У нас француз владеет, у прежнего барина купил. Не сдает — да и шабаш.
Для себя ему, казалось, ничего не нужно было, и он мог удовлетворяться ничем, но для общины товарищей он требовал многого и мог
работать всякую — и физическую и умственную работу, не покладая
рук без сна, без еды.
— Нельзя, — сказал Нехлюдов, уже вперед приготовив свое возражение. — Если всем разделить поровну, то все те, кто сами не
работают, не пашут, — господа, лакеи, повара, чиновники, писцы, все городские люди, — возьмут свои паи да и продадут богатым. И опять у богачей соберется земля. А у тех, которые на своей доле, опять народится народ, а земля уже разобрана. Опять богачи заберут в
руки тех, кому земля нужна.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины,
работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под
руку.
— Ах, виноват… извините… — заметался Ляховский в своем кресле, протягивая Привалову свою сухую, как щепка,
руку. — Я так рад вас видеть, познакомиться… Хотел сам ехать к вам, да разве я могу располагать своим временем: я раб этих проклятых дел,
работаю, как каторжник.
— Отчего же вам не
работать в том же направлении, но совершенно самостоятельно? Все средства в ваших
руках.
Ляховский чувствовал, как он проваливается точно в какую-то пропасть. Ведь все дела были на
руках у Альфонса Богданыча, он все на свете знал, везде поспевал вовремя, и вдруг Альфонса Богданыча не стало… Кого Ляховский найдет теперь на его место? Вдобавок, он сам не мог
работать по-прежнему. Фамилия Пуцилло-Маляхинский придавила Ляховского, как гора. Впереди — медленное разорение…
Целый день мы
работали не покладая
рук, даже не останавливаясь на обед, и все же прошли не больше 10 км. Бурелом, наледи, кочковатые болота, провалы между камней, занесенные снегом, создавали такие препятствия, что за 8 часов пути нам удалось сделать только 4,5 км, что составляет в среднем 560 м/ч. К вечеру мы подошли к гребню Сихотэ-Алиня. Барометр показывал 700 м.
— Живу, как Господь велит, — промолвил он наконец, — а чтобы, то есть, промышлять — нет, ничем не промышляю. Неразумен я больно, с мальства;
работаю пока мочно, работник-то я плохой… где мне! Здоровья нет, и
руки глупы. Ну, весной соловьев ловлю.
Человек осужден на работу, он должен
работать до тех пор, пока опустится
рука, сын вынет из холодных пальцев отца струг или молот и будет продолжать вечную работу. Ну, а как в ряду сыновей найдется один поумнее, который положит долото и спросит...
Гарибальди стоял передо мной и прямо, ясно, кротко смотрел мне в глаза, потом протянул обе
руки и, сказав: «Очень, очень рад, вы полны силы и здоровья, вы еще
поработаете!» — обнял меня.
В полночь раздавались удары бубна в
руках «дяди Володи»… Это первый сигнал. Художники кончают
работать. Через десять минут еще бубен…
Летом с пяти, а зимой с семи часов вся квартира на ногах. Закусив наскоро, хозяйки и жильцы, перекидывая на
руку вороха разного барахла и сунув за пазуху туго набитый кошелек, грязные и оборванные, бегут на толкучку, на промысел. Это съемщики квартир, которые сами
работают с утра до ночи. И жильцы у них такие же. Даже детишки вместе со старшими бегут на улицу и торгуют спичками и папиросами без бандеролей, тут же сфабрикованными черт знает из какого табака.
И. Левитан, Голоушев, Богатов, Ягужинский и многие другие
работали не покладая
рук. Бал удался — «среда» окрепла.
Матери опять не хотят нас пускать ночевать в саду. Бог знает, что у них на уме… Но те, что приходят «на двор» с просьбами, кланяются, целуют
руки… А те, что
работают у себя на полях, — кажутся такими умелыми и серьезными, но замкнутыми и недоступными…
— Пошел вон! — сказал отец. Крыжановский поцеловал у матери
руку, сказал: «святая женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется на службе. Действительно, на следующей день он опять, как ни в чем не бывало,
работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил на двор до поздней ночи.
Аня. Ты, мама, вернешься скоро, скоро… не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду
работать, тебе помогать. Мы, мама, будем вместе читать разные книги… Не правда ли? (Целует матери
руки.) Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир… (Мечтает.) Мама, приезжай…
При таких условиях сахалинский чиновник должен или
работать через силу, как говорится, до ошаления, или же, махнув
рукой, взвалить громадную часть своей работы на писарей-каторжных, как оно и бывает чаще всего.
Быстро опущенный гроб хлюпнул в воду. Комья глины стучат по крыше, гроб дрожит, вода брызжет, а каторжные,
работая лопатами, продолжают говорить про что-то свое, и Келбокиани, с недоумением глядя на нас и разводя
руками, жалуется...
Эти юрты сделаны из дешевого материала, который всегда под
руками, при нужде их не жалко бросить; в них тепло и сухо, и во всяком случае они оставляют далеко за собой те сырые и холодные шалаши из коры, в которых живут наши каторжники, когда
работают на дорогах или в поле.
Людей не жалели, и промыслы
работали «сильной
рукой», то есть высылали на россыпь тысячи рабочих.
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по книгам… Мне уж надоело на Ястребова
работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к
рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду взять. Платить ему двухгривенный с золотника. На оборот денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как на ладонке…
— Сам буду
работать, своими
руками, как простой рабочий, только бы избыть свою муку мученическую.
— Вот что, друг, — заговорил Кишкин, положив
руку на плечо Турке, — кто из фотьянских стариков жив, которые
работали при казне?.. Значит, сейчас после воли?
Первый ученик Ecole polytechnique каждый день должен был спускаться по стремянке с киркой в
руках и с блендочкой на кожаном поясе на глубину шестидесяти сажен и
работать там наравне с другими; он представлял в заводском хозяйстве ценность, как мускульная сила, а в его знаниях никто не нуждался.